Мастерская с окнами на море

27 июля 2021

Сегодня исполнилось бы 90 лет замечательной художнице, почётному гражданину города Нарьян-Мара, Аде Фёдоровне Рыбачук. Её жизненный путь может служить иллюстрацией к тому, что можно быть настоящим северянином, даже родившись далеко от тундровых просторов. Ада Рыбачук родилась 27 июля 1931 года в Киеве в семье Фёдора Рыбачука, кадрового офицера Красной армии. Семья эвакуировалась в Казахстан, где Ада окончила четыре класса начальной школы. После окончания с золотой медалью Киевской художественной средней школы она училась в Киевском государственном художественном институте в мастерской А. Шовкуненко. В первой половине 50-х годов судьба привела художницу вместе с мужем Владимиром Мельниченко на Север. Для того, чтобы написать свою дипломную работу, молодые романтики отправились на остров Колгуев. Там художники не только создали огромное количество шедевров, но и собрали рисунки местных юных авторов. Сегодня эту коллекцию можно увидеть в Ненецком краеведческом музее, ведь художники подарили её и многие свои работы жителям нашего округа. А ещё Ада написала повесть «Остров Колгуев», фрагменты которой мы сегодня представляем вниманию читателей «НВ».   Ада Рыбачук   Остров Колгуев (фрагменты повести)   1.     …Сидим в кабинете у какого-то начальника. Огромная карта, очень интересная: на ней нарисованы в голубых местах разные рыбы, в зелёных – звери, которые водятся в этих голубых и зелёных местах. В окно видна река с судами. В кабинет, прихрамывая, входит незнакомый человек. – A-а, его снова нет… А вы кто? Называемся. – Редактор газеты «Нярьяна вындер» Левчаткин, Валентин Сергеевич. А ну-ка, пошли ко мне. Уже у себя в кабинете, чертя макет полосы и читая какие-то оттиски, он говорит: – Есть у нас интересные места, да сейчас туда действительно не добраться. А одежда у вас есть? Говорим, что нет, но что это неважно. Нам всё равно очень надо! Очень-очень. – М-да… И вдруг – но это действительно вдруг, это почти чудо, – вдруг открывается дверь: «Можно?» – и входит капитан «Юшара» Жуков, на которого мы с восхищением взирали с палубы. Капитан средних лет, с косыми черными баками, вблизи такой же великолепный, такой же «морской волк», каким казался там, на корабле. Мы совершенно потрясены. Редактор улыбается удивительно приятной улыбкой, от которой глаза его делаются светлыми. А сейчас ещё и хитрыми. – Входи, входи, Дима, тебя-то мне и надо. («Дима!») – Чем могу?.. И редактор объясняет «Диме», что ребят надо взять («понимаешь, взять») до острова. До Колгуева. Так просто всё и решается. Утром осматриваемся – куда же мы приехали?..   2.     …Дома в посёлке – в одну линию, окнами на море: всегда видно и слышно, как оно шумит и вздыхает. Два крыльца – две семьи. Перед крыльцом небольшой дощатый настил; узкие, в две доски, кладки-дорожки – от крыльца к крыльцу. Мужчины заняты у лодок, на самом краю обрывистого берега, женщины – ближе к крыльцу, выделывают шкуры. Сидят на солнышке смуглые, с тёмным румянцем ребятишки. Из-под меховых капюшонов – сине-чёрные чёлки. Играют с ребятами и друг с другом весёлые разномастные щенки. Близится полдень – перед домами потрескивают костры. На треногах – закопчённые чайники. Чайники стоят на краснеющих углях, позванивают крышками. Превозмогая смущение – ну как подойдешь к незнакомым людям, войдёшь в чужой дом, – подходим, пытаемся поговорить, познакомиться. На наши вопросы ответ один: – Иерам. Иерам – значит «не знаю». Иногда нам сразу и переводят: – Иерам. Не знаю. Володя считает, что необходимо представиться президенту острова…   3.     … Только что тундра сверкала синей рябью бесконечных своих озёр – и вот осталась только одна круглая сопка, на которой стоит чум. Ещё по плеску угадывается ручей, проложивший свое русло вокруг этой сопки, а дальше весь мир состоит из плотной мокрой ваты тумана; ветер выжимает из тумана мелкий дождь. Намокает всё: шкуры чума, шкуры-одежды, шкуры-постели. Капли тумана – на пушистых оленьих рогах, на редких травинках лысых кочек; по наклонным шестам чума стекают круг­лые холодные капли, капают на шею, в чашки с чаем. Отсыревшие карандаши. Мок­рая бумага. И только старик говорит: – Ницего-о. Солнце всяко вый­дет, всяко всё высусыт… Уэско делает копылья для новых санок. Все работы выполняются ножом, очень аккуратно – в нартах нет ни одного гвоздя. Уэско просверливает отверстия странным инструментом, состоящим из металлического стержня и двух нерпичьих шнурков, за которые он очень быстро дёргает. Окончательная форма придаётся отверстиям опять-таки ножом. Сидит на земле, вытянув ноги. Начинается дождь. Уэско даже не поднимает голову. Высокая плоская шапка на склонённой голове оставляет открытым сухой затылок; капли дождя затекают внутрь малицы. Рядом сын Иона пишет чернильным карандашом какую-то сводку о поголовье оленей в стаде. Тёмно-малиновая маличная рубаха совсем мокрая. Но: – Всяко солнце выйдет… А мы? Здесь снова не годятся привычные способы работы – по сто часов здесь никто позировать не станет. Но дело не только в этом. Ненцы просто органически не могут позировать. Они выросли в тундре, жизнь их полна опасностей, они считают, что это и есть нормальная жизнь, а как жить иначе? Они охотники и великолепные стрелки. В посёлке они разгружают пароход – мешки с мукой, бочонки с дробью и порохом, ящики с ламповыми стёклами, выкатывают на высокий обрывистый берег выловленные в море брёвна и неизменно говорят нам: – Сидеть – это тяжело… 4.     …На вершине соседнего холма сидит Иона и что-то делает. Мы идём к нему и садимся рядом. Мы делаем с него рисунки. Иона стоит на коленях, в тёмно-малиновой рубахе на малице. Вокруг него белеют костяные – без шерсти уже – оленьи рога. Целая куча. День пасмурный, сопка тёмная-тёмная; молодое, крепкое, туго обтянутое кожей тёмное лицо с очень узкими глазами. Лёгкий блеск поперёк век. И на скулах. Молчит. Бог какой-то. Сидит и рубит зачем-то твёрдые беловатые оленьи рога на кусочки. Лиловеют дальние сопки. Потом с холма, на котором сидит Иона, поднимается дым, и всё совсем становится похожим на какой-то обряд. Жертвоприношение. Оказалось, что Иона в старом котле варил для нас из оленьих рогов клей. Клей вышел не очень густой – дров мало, а варить надо долго, – но холсты мы загрунтовали. – Завтра будем ямдать. Не понимаем… – Аргиш делать будем. Мы очень бестолковые…   5.     В Киеве мы показывали работы своим друзьям. Увлеклись новой работой. И вдруг почувствовали необходимость ещё раз увидеть землю, где прожили несколько лет. Вдохнуть запахи этой земли. И опять наша мастерская выходит окнами на море. Над морем хохочут огромные белые чайки. И опять мы перекладываем печь (не святые ведь горшки лепят), выдёргиваем из стен гвозди, которые забивали все его сменявшиеся обитатели, шпаклюем и белим потолок, красим стены в серый, чёрный и жёлтый цвета, скоблим пол. И снова ловим дрова в море, воюем со щелями и бегаем к Нидане поесть сырого мяса…
Наверх